М. ХЛОПОВ
Поступив на работу в отдел
Зельдовича, я довольно скоро услышал о его
талантливом ученике — авторе рада широко
известных работ. Личное знакомство состоялось в
1980 года в кабинете Зельдовича. Когда я вошел,
Зельдович настаивал, чтобы Шварцман опубликовал
результаты своей дипломной работы, выполненной
еще в конце 1960-х. В связи с экспериментальными
указаниями на наличие у нейтрино массы покоя эти
результаты открывали принципиальную
возможность регистрации реликтовых массивных
нейтрино, составляющих невидимое массивное гало
Галактики. Шварцман соглашался с Зельдовичем,
что для космологических моделей, связывающих
основную массу Вселенной с массивными нейтрино,
результаты его дипломной работы важны, и их надо
публиковать. Мы познакомились с Витей и
договорились о встрече. У меня должно было быть
дежурство в ДНД, и я предложил встретиться в
опорном пункте милиции. Идея околоточного
симпозиума показалась нам обоим забавной.
Так я обрел старшего брата по науке, с
которым можно было советоваться, общаться,
обсуждать свои научные идеи в периоды его
наездов в Москву. Импонировали самобытность
научных оценок Вити, его готовность обсуждать
подробно любые идеи, четкость в выделении
симпатий и антипатий.
Весьма забавна история
нашего соавторства. В 1982 года мне как-то позвонил
Зельдович: “Хватит, мы больше не можем ждать,
пока Шварцман напишет свою статью о регистрации
космических массивных нейтрино. Он слишком долго
раскачивается. Давайте напишем эту статью за
него. И пошлем ему текст. А если она ему не
понравится, пусть пишет на нас донос. Впрочем,
наверное, донос ему тоже будет лень писать. Так
что пошлем ему и образец доноса. Донос пишется
так. Сначала: “Как честный человек, я не могу
молчать”, а потом любые инсинуации”. Посланный
по почте текст так и не дошел до Шварцмана, но,
ознакомившись с ним уже в опубликованном виде, он
остался им вполне удовлетворен.
Бедственное положение исследований на
стыке физики элементарных частиц и космологии в
нашей стране стало особенно тревожным к середине
80-х. На этом стыке, в значительной мере благодаря
работам советских ученых Зельдовича, Сахарова и
многих др., в том числе и Шварцмана, зародилась
новая наука — космомикрофизика. Однако в родном
отечестве такие исследования, широко
развернувшиеся во всем мире, были обречены на
весьма жалкое существование.
Сверхмилитаристские приоритеты в организации и
финансировании советской науки не оставляли и
крохи на обеспечение собственно познания. В моей
личной судьбе это отразилось достаточно
наглядно. Пойти на компромисс со своей научной
совестью я не мог при всем бедственном положении
моей семьи. И именно в этот тяжелый период
душевного затмения раздался неожиданный
ободряющий звонок Вити. Он предупредил об
ожидаемом в эту ночь лунном затмении и, узнав, что
мой печальный вид вызван бытовыми проблемами,
уверенно ободрил, уверяя, что они разрешимы.
Лунное затмение оттеснило затмение душевное.
Стремления физиков и астрономов обеспокоенных
положением дел в фундаментальных исследованиях,
соединились в идее Научного совета,
координирующего исследования по
космомикрофизике, Витя был активнейшим
проводником этой идеи, твердым и
последовательным в ее реализации. Для
непосредственного осуществления связи физики и
астрономии Витя предложил мне опробовать новую в
пашей стране форму научной работы — стать первым
ученым-визитером САО. 20 августа 1987 году я
переехал с семьей в САО в качестве такого
ученого-визитера. Приехал полный надежд на
совместную работу с Витей по поиску зеркальных
миров в астрономических наблюдениях, на создание
программ наблюдений, соединяющих астрономию с
экспериментальной физикой, но в душе Вити уже
начался обратный отсчет. 27 августа его не стало.
Два последующих года пребывания в САО
позволили мне убедиться, что выбор места
самоубийства Шварцмана не был случаен.
Трагический исход был, по-видимому,
предопределен. К этой мысли привело знакомство с
нравами САО, заставившее вспомнить мольеровское
“Кой черт понес его на эту галеру?” Но, конечно,
корни трагедия глубже. Трагична и заранее
обречена была сама попытка Вити соединить
горизонт земли с вертикалью неба, обернувшаяся
распятием его личной судьбы. Попытка увидеть
ответ истины в неверном небесном свеге.
искаженном астроклиматом САО.
Само по себе стремление перевести
теоретическое умопостижение в непосредственное
наблюдение естественно. Драматической оказалась
безраздельная персонификация этого стремления
Шварцмана. “Ферми современной астрономии”
называл я Витю, намекая на то, что великий ядерный
физик-экспериментатор начинал как теоретик. Но то,
что на иной земле и в иной науке обернулось новым
этапом развития, стиснутое Зеленчукским ущельем,
обрело МАНИАкальные черты. В тисках земли,
обреченной на стремление к светлому будущему,
можно было самоподдерживаться лишь замыкаясь в
немногом настоящем, достигаемом титаническими
усилиями. Но чуть выглянувший из этих тисков
теряет опору. Видимо, это и произошло с Витей при
его первом зарубежном выезде в Венгрию летом 1987
г. на Международный симпозиум по
крупномасштабной структуре. Слишком разительно
было расхождение наших реалий и их возможностей.
Верная по сути идея сращивания методов
современной экспериментальной физики и
астрономии была изначально обречена в кустарной
буковской реальности САО. Кристально чистый и
цельный, Витя не мог остановиться в
осуществлении своего выбора и, придя к его
логическому концу, пришел к саморазрушению.
“Если ты уверен в правоте своих идей, нужна лишь
сила воли им следовать”. Даже свой трагический
финал он осуществил в полном соответствии с этим
принципом.
Витин уход стал бедой для всех его
знавших. Он оказался особым знаком беды и для
космомикрофизики. Потому что Шварцман стал лишь
первым в череде потерь, преследующих эту науку на
пути ее становления. Кажется, рок преследует
каждого, осмеливающегося слишком глубоко
заглянуть в его тайну. Вскоре после Вити мы
потеряли Зельдовича, потом Сахарова.
Возможно другое объяснение. В
сочетании косвенных свидетельств
космомикрофизика вглядывается в облик Творца.
Зашедший слишком далеко в познании Вечности
рискует остаться в ней навсегда.