А.С. Илюшин

О ТОМ, ЧТО ЗАПОМНИЛОСЬ…

    Полгода тому назад в августе 2020 года ушел из жизни Борис Саркисович Ишханов — один из тех людей, кто определял многие направления общественной жизни физического факультета МГУ на протяжении нескольких десятилетий. Когда составители этого сборника попросили меня написать о нем несколько строк я, не подумав хорошенько, почти сразу же согласился. Однако, сев за письменный стол, и глядя на чистый лист бумаги, очень долго не мог написать первую фразу. 
    С Борисом мы были знакомы более полувека и много лет в обращении были на «ты», но общение наше очень долгое время определяла наша общественная деятельность на физфаке МГУ. Борис был старше меня на целых пять лет, а в студенческие годы этот временной разрыв почти целая жизнь. Когда в 1961 году я только что вступил под сень физфака, Борис уже закончил физфак и целенаправленно шаг за шагом строил свою научную и педагогическую карьеру в Московском университете.
    Первая моя встреча с ним произошла в конце 1966 года, когда он возглавлял Бюро ВЛКСМ физфака, а я был комсоргом выпускной группы 6 курса кафедры физики твердого тела. Поводом для встречи послужил конфликт между мной и одной из сокурсниц, в выпускную характеристику которой по моему настоянию комсомольское собрание группы записало, что она «не пользуется уважением товарищей по группе». Студентка пошла в Бюро ВЛКСМ физфака с жалобой на эту, по её мнению, несправедливость, и я был вызван к Борису «на ковер». Борис сразу уловил суть возникшего конфликта, и вопрос был решен быстро и в мою пользу, ибо аргументом стал простой довод — эта студентка во время летних работ в ССО украла у двух сокурсниц их стипендии. Большой огласки дело тогда не получило, но, как говорится, «осадок остался», что они и припомнили ей на том комсомольском собрании группы. Мне же запомнилась скорость и уверенность Бориса при принятии решения в той ситуации.
    Более тесные контакты у меня с Борисом начались тогда, когда я стал членом факультетского Комитета ВЛКСМ, а Борис был избран в состав Парткома физфака. Эти встречи и обсуждения касались различных вопросов т.н. «идеологической» работы с комсомольцами факультета, которую по линии парткома и «курировал» Борис.
    Это было время начала массовой бюрократизации физфаковского комсомола, прежде отличавшегося огромной инициативой и самодеятельностью. Жизнь бурлила и была не очень управляемой (Спорт, художественная самодеятельность, студенческие стройотряды, Праздник Архимеда и т.п.).
    Тогда по инициативе ЦК ВЛКСМ к столетию со дня рождения В.И. Ленина во всех комсомольских организациях страны был проведен так называемый «Ленинский зачет», в рамках которого каждый комсомолец отчитывался перед своими товарищами о своей общественной работе. Такое массовое действо очень понравилось «верхам» комсомола и они решили проводить такие «Ленинские зачеты» ежегодно. На физфаке такая бюрократизация вызвала прямое отторжение, но выполнять решения вышестоящих организаций было необходимо, и мы, по мере сил и возможностей, постарались втиснуть в формальные рамки «Ленинского зачета» как можно больше живых студенческих дел, снабдив их удобоваримыми названиями. Значительной части формализма Ленинского зачета нам удалось избежать, и в Комитете ВЛКСМ МГУ о нас сформировалось мнение как о передовой и инициативной комсомольской организации.
    Партийная организация университета должна была всем этим руководить, поэтому осенью 1973 года партком МГУ решил провести партактив, посвященный обсуждению опыта проведения Ленинского зачета. Поскольку считалось, что комсомольская организация физфака провела «Ленинский зачет» на высоком организационном уровне, то доклад об опыте работы физического факультета по этому направлению было поручено сделать члену парткома физфака Б.С. Ишханову.
    Вот тут я впервые воочию увидел, как Борис готовился к выполнению данного ему ответственного поручения. Надо при этом отметить, что сам Борис в этом деле на тот момент практически не ориентировался. Он договорился со мной о встрече на дорожке, ведущей от физфака к 19-му корпусу НИИЯФа, и пришел туда в точно обговоренное время с блокнотом в руке.
    Его привычным обращением в те годы было слово «юноша», что как бы сразу определяло диспозицию, кто старший (и по возрасту и по положению), а кто — младший, хотя мне в ту пору было уже почти тридцать лет, я был женат, имел сына, был кандидатом наук и членом КПСС. Однако такой оказалась тогдашняя диспозиция.

Руководство физического факультета МГУ у Знамени победителей социалистического соревнования в МГУ. Слева направо — секретарь Комитета ВЛКСМ Максим Сотников, секретарь парткома Борис Саркисович Ишханов, декан Василий Степанович Фурсов, председатель профкома Отар Степанович Тонаканов и председатель студенческого профкома Олег Трубачев

    Разговор начался с моего подробнейшего рассказа о том, что представляет собой «Ленинский зачет», как он возник, и как его проводили на физфаке уже три раза. По ходу рассказа Борис задавал вопросы, уточняющие те или иные детали мероприятий, и требовал четких и весьма подробных ответов. Как мне вспоминается сейчас — в руках у него все-таки был блокнот с вопросами.
    Изрядно потрепав мои нервы своей дотошностью и нестандартным характером вопросов, он после, примерно, полутора часов беседы меня отпустил, назначив следующую встречу через день. По заданным им вопросам я понял, что он очень слабо представлял себе, что такое «Ленинский зачет» и как он реализовывался в комсомольских организациях физфака. Борис внимательно выслушал мой рассказ, задал несколько уточняющих вопросов, и быстро договорившись о времени следующей встречи, тотчас же проследовал по направлению к 19-му корпусу НИИЯФ. Я не помню, делал ли он какие-либо пометки в блокноте, но как выяснилось впоследствии, все основные моменты моего повествования он запомнил.
    Вторая наша встреча состоялась на том же самом месте и началась уже с многочисленных и детальных вопросов Бориса, на некоторые из которых я даже не сразу находил ответы. Однако ко второй нашей встрече он подготовился основательно и задавал все уточняющие вопросы по существу, с удовольствием демонстрируя при этом свою эрудицию. Содержание задаваемых вопросов часто касалось таких деталей, на которые мы в комитете комсомола и внимания не обращали, но Борис умело связывал их в единую картину. И эта встреча, длившаяся около двух часов, проходила на той же дорожке вблизи физфака и закончилась также, как и предыдущая. Он быстрым шагом направился к 19-ому корпусу. Зная, что его лаборатория находится там, я понял, что он, сделав общественное дело, практически без перерыва приступил к другому делу — уже научному. Такую организацию своей общественной и научной жизни я до того ни разу ни у кого из моих знакомых физфаковцев не встречал. Кстати, и сейчас полвека спустя, вряд ли смогу указать более трех-четырех знакомых коллег, обладавших подобной самоорганизацией.
    На третьей, завершившей наше обсуждение встрече, Борис уже не задавал никаких вопросов, а просто-напросто опробовал на мне содержание своего будущего выступления, уточнив только нет ли какого-либо несоответствия между текстом доклада и существом дела. Убедившись, что всё в порядке, отпустил меня, сказав на прощание что-то вроде того «Иди, юноша, работай».
    На том партактиве МГУ я не был, но по отзывам некоторых участников знаю, что Борис не только сделал отличный доклад, но и с блеском и многочисленными примерами отвечал на задававшиеся ему вопросы.
    Так подробно я рассказал об уже давно канувшем в лету мероприятии лишь потому, что этот пример ярко характеризует стиль работы Бориса при подготовке публичных выступлений, как, впрочем, и всех других дел (и общественных, и педагогических, и научных).
    Более тесное сотрудничество и плотное общение началось осенью 1978 года, когда на очередном отчетно-выборном партийном собрании физфака я в первый раз был избран в партком факультета, а Борис был избран его секретарем. У меня сохранился бюллетень для голосования на том партсобрании, состоявшемся 19 октября 1978 года за день до моего тридцатипятилетия и за три дня до сорокалетия Бориса.
    Именно тогда началась наша совместная деятельность, длившаяся целых пять лет. Мне было поручено вести работу, связанную с массовыми мероприятиями студентов — студенческие строительные и сельскохозяйственные работы.
    Работа по этим направлениям изобиловала всевозможными большими и малыми проблемами, требовавшими вести и подбор руководящих кадров в студенческие строительные отряды и в студенческие сельскохозяйственные отряды, численность бойцов которых в каждый сезон составляла порядка тысячи человек, и поездок в командировки в места их дислокаций. Все несчастные случаи становились поводом для очередных оргвыводов, причем как руководитель почти тысячной партийной организации факультета Борис был весьма требователен ко всем членам парткома и довольно часто не ограничивался одной по содержанию жесткой беседой. В некоторых случаях он использовал такое понятие «как партийная дисциплина», по существу игравшее роль приказа.
    Правда иногда, эти жесткие указания делались Борисом без знания существа дела, и вместо предварительного обсуждения проблемы он требовал безоговорочного исполнения. Однажды, после сделанного им распоряжения, которое я посчитал неправильным, я, после его ухода из парткомовского кабинета на втором этаже физфака, «в сердцах» прокомментировал его распоряжение примерно так: «Борис Саркисович сам никогда не был в стройотрядах и не имеет представления о том, как решаются такого рода проблемы на местах, но считает, что может давать указания без знания существа дела».
    Мои слова, судя по последующим действиям Бориса, были ему переданы, причем с развернутыми комментариями. Он же, как показало дальнейшему развитие событий, воспринял это как явное проявление моего неподчинения партийной субординации. На ближайшем же заседании парткома он устроил мне публичный разнос, показав, кто тут главный. На следующий срок он меня в партком уже не взял, отправив на «повышение» в Комиссию по контролю за действиями администрации при Парткоме МГУ. Это произошло в 1983 году. В этом проявилось его тогдашнее понимание или непонимание жизни. Ведь опираться можно на то, что сопротивляется, а не гнётся. Тем не менее, хорошие личные отношения у нас с ним сохранились, даже после того, что случилось в партийной организации физфака после развала СССР и запрещения КПСС. Об одной, весьма характерной черте характера Бориса я хотел бы упомянуть. Он был довольно самолюбив, и не любил, когда допускал «на людях» даже малейших промахов или упущений. Приведу лишь один пример.
    Восьмидесятые годы стали для страны годами пышных похорон — друг за другом уходили из жизни престарелые члены Политбюро ЦК КПСС. Их проводы сопровождались траурными процессиями, составленными из представителей трудовых коллективов предприятий и организаций Москвы. Формировали группу и из представителей партийной организации физфака во главе с секретарем парткома Б.С. Ишхановым.
    Траурная процессия шла к Колонному залу Дома Союзов по бульварному кольцу — от памятника Н.В. Гоголю, мимо памятника К.А. Тимирязеву и по Тверскому бульвару к памятнику А.С. Пушкину, а затем сворачивали вниз по Большой Дмитровке к Дому союзов. Идти приходилось долго, шли медленно и, конечно, разговаривали о своём. Вдруг Борис, глядя по сторонам Тверского бульвара и обратив внимание на неприглядный вид некоторых домов, сказал мне, что эти старые невзрачные постройка надо бы снести, а построить новые, современные. Я же ответил ему примерно так: «Борис, у вас, у армян очень древняя история и вы её бережёте, а здесь наша русская история и её хранят эти многочисленные старинные постройки. А потом, пока шли ещё часа полтора, рассказывал ему истории о знаменитых людях, живших в этих домах, Он спросил, откуда я это знаю, на что я ответил, что читал книги Гиляровского и других и в студенчестве часто гулял по старой Москве.
    Примерно, неделю спустя, Борис, встретив меня на физфаке, сказал, что он для меня оставил у технического секретаря парткома книгу. Каково же было мое удивление, что книга эта оказалась путеводителем по Москве. Я долго не мог понять, что бы это значило. И только потом, через несколько лет догадался. Так Борис ненавязчиво дал мне понять, что он «ликвидировал такой пробел в своих знаниях». Купил два экземпляра путеводителя — себе и мне. Он не мог допустить, что знает что-то хуже своих коллег, самолюбие не позволило.
    Вообще, авторитарность в поведении Б.С. присутствовала всегда. Он был человек целеустремленный, организованный и очень конкретный. По моему восприятию он был нацелен на научно-педагогическую карьеру в МГУ и быстро в этом преуспел, четко организовав всю свою жизнь, состоявшую из таких составляющих как научная, педагогическая и общественная работа, и личная семейная жизнь. Особенно отчетливым это стало после того его переезда в Дом преподавателей на Ломоносовский проспект. И он всегда был в гуще всех дел физфака.
    В 1992 году в результате известных событий на физфаке, приведших к смещению с поста декана профессора А.П. Сухорукова и избранию на этот пост профессора В.И. Трухина, у него возникла проблема формирования нового состава деканата. По какой-то не известной мне причине, В.И. Трухин захотел сделать меня своим заместителем по научной работе, однако обратился ко мне не напрямую, хотя и был со мной близко знаком, а через своего заместителя А.В. Козаря, моего старинного друга. Тот передал мне это предложение Трухина и почти моментально получил отказ.

 

Руководство физического факультета поздравляет с 80-летием заведующего кафедрой физики твердого тела профессора Германа Степановича Жданова. 11 сентября 1986 года. Слева направо Г.С. Жданов, В.И. Трухин, Б.С. Ишханов, О.С. Тонаканов

    Следующую попытку привлечь меня в заместители Трухин предпринял через Бориса. И вновь, как почти двадцать лет назад, мы с Борисом два дня гуляли вокруг памятника М.В. Ломоносову, и он настойчиво уговаривал меня согласиться на приглашение Трухина. Я же отлично понимал, что работа заместителем декана по научной работе потребует от меня много сил и времени, которое я должен буду отнять от времени, затрачиваемое мною на работу заведующим кафедрой. Да и моё личное время существенно уменьшится.
    Уломал или уговорил меня Борис только одним аргументом «Володе надо помочь, ему нужен надежный помощник. Это надо физическому факультету». Вот этот аргумент оказался решающим и сыграл основную роль в полученном согласии. Тут же Борис привел меня в кабинет Трухина и сказал о том, что я согласился. Правда, сам я при этом добавил, что согласен быть в этой должности года 2–3, до тех пор, пока дело не наладится. И действительно, через три года я подал заявление с просьбой об уходе с поста зам. декана, выполнив то, что было мною обещано.
    Вся траектория его ежедневного движения лежала по одной прямой: дом — корпус № 19 НИИЯФ — НИИЯФ в здании факультета и — физфак. На этой прямой от девятнадцатого корпуса до физфака мы с ним часто встречались последние лет тридцать. Я шел от метро по внутренней дорожке на физфак, а он возвращался с факультета после чтения лекции. Обязательно останавливались и беседовали минут пять. Преимущественно о делах факультетских.
    С возрастом Борис становился сентиментальнее, и иногда, при встрече он позволял себе говорить и о личном. Мне запомнился короткий разговор с ним при одной случайной встрече. Дело было летом, погода была отличная, и мы, встретившись на той традиционной дорожке, ведущей от физфака к 19-ому корпусу НИИЯФ, остановившись, разговорились и задержались дольше обычного. При этом разговор вдруг перешел на обсуждение личных дел. Я, заметив, что Борис выглядит грустным, что было ему совсем не свойственно, спросил о том, что его беспокоит. И единственный раз он мне ответил примерно так: «Я кавказский человек, а в наших традициях принято к старости иметь большую семью, чтобы рядом были и дети и внуки. А сейчас сын и дочь со своими детьми живут за границей, мы остались дома вдвоем с женой, и нам очень грустно без детей и внуков». С возрастом он все больше нуждался в теплоте обычного человеческого общения, того самого, которого избегал в период активной партийной работы, заменяя строгими деловыми контактами.
    У нас с Борисом наши дни рождения оказались в октябре месяце почти рядом — у меня 20, у него 22. И мы лет 35 с самого утра обязательно поздравляли друг друга с днями рождения по телефону. А в октябре 2020 года этого обмена поздравлениями уже не случилось и я никогда больше не услышу его тихий голос, легко узнаваемый по характерному тембру и по манере говорить. Остались только воспоминания. Я ведь тоже с возрастом становлюсь все сентиментальнее и чаще возвращаюсь воспоминаниями в прошлое.

Оглавление