Н. Сотникова

БОРИС САРКИСОВИЧ ИШХАНОВ — ЗАМЕЧАТЕЛЬНЫЙ УЧИТЕЛЬ

    Первый раз я встретилась с Борисом Саркисовичем в начале третьего курса, перед распределением по кафедрам в далеком 1974-м году. Меня буквально за руку притащил в НИИЯФ на экскурсию мой тогдашний комсомольский босс Игорь Антипов, который был на кафедре старшекурсником и головой отвечал за новый набор. Честно скажу, приборы и установки меня, скорее, смутили, но из двух частей, составляющих название кафедры «ядерные взаимодействия и ускорители», первая меня привлекала чрезвычайно, я и на Физфак поступила с твёрдым намерением заниматься ядерной физикой. Когда нас зачислили на кафедру, куратором нашим назначили Бориса Саркисовича.
    Эх, и боялись мы его поначалу! Я всегда училась хорошо, и вообще была «активисткой», но каждый раз, встречаясь с Борисом Саркисовичем в коридорах или на лестнице факультета, старалась стать невидимкой, а он неизменно, сдвинув брови, спрашивал: «Ну, что ещё натворила?»
    Впрочем, довольно скоро стало понятно, что «весь пар уходит в гудок», глаза всегда смотрели лукаво, и грозный голос никого уже не обманывал, студентов своих он любил и оберегал. На пятом курсе уже мы отвечали за новый набор, я привела на кафедру своих стройотрядовских друзей и Максима, и он попал в отдел к Борису Саркисовичу.
    После аспирантуры меня взяли в НИИЯФ в новый отдел ОЭФВЭ, и это была целиком заслуга Ишханова. В те годы (восьмидесятые) без московской прописки устроиться на работу в МГУ было нереально. Не знаю, как удалось Борису Саркисовичу с тогдашним руководителем отдела кадров Таней Скальской это провернуть, но меня зачислили в штат, а уж после этого я смогла прописаться к родителям Максима в подмосковный военный городок.
    Мы часто пересекались с Борисом Саркисовичем, хотя я работала в другом отделе и в другом корпусе, но Максим дневал и ночевал в 19-м корпусе, они тогда занимались разработкой разрезного микротрона. А в конце восьмидесятых Ишханов уговорил меня вернуться на кафедру преподавателем. Вот тогда мы очень подружились с Жанетой Михайловной.
    На кафедре я проработала только семь лет и вернулась в свой отдел ОЭФВЭ, чтобы поучаствовать в эксперименте на Теватроне в лаборатории Ферми. Однажды после очередной командировки Борис Саркисович предложил выступить у него на семинаре в институте, я сказала — конечно, у меня и «прозрачки» все были готовы, а потом целую ночь перед семинаром проговаривала выступление по-русски — рабочий язык в эксперименте был английский. А как он радовался всяким плакатам, брошюрам и наглядным пособиям, которые мы привозили ему из Фермилаба!
    К счастью, связь наша не прервалась даже когда я окончательно ушла из университета. Было заведено, что я звонила Жанеточке или Борису Саркисовичу, особенно, если застревала в пробке, а случалось это нередко. Иногда приезжала в гости, перед праздниками или Новым годом с чем-нибудь вкусненьким, тогда Борис Саркисович непременно старался накормить меня сладостями (я их не люблю совсем, но никогда бы ему не призналась, так ему хотелось нас побаловать).
    Очень тяжело писать о последних месяцах. Когда всех нас посадили на карантин, мы подолгу разговаривали по телефону, и Борис Саркисович первые месяцы, казалось, был очень занят и студентами с их курсовыми, и аспирантами, и новым учебным пособием. Мы присылали к ним нашего сравнительно молодого водителя с продуктами, и поначалу Борис Саркисович пытался от этого отказываться, но признался, в конце концов, что выходить из дома опасается — боится оставить Жанеточку одну. Сначала мы созванивались два раза в неделю, потом через день, потом каждый день и даже не по одному разу. И самый последний раз в самый последний вечер...
    Когда Борис Саркисович говорил «хорошие у меня выросли ученики», я всегда ему отвечала — это потому, что учителя у нас были хорошие!
    УЧИТЕЛЬ у нас был замечательный. А ещё очень близкий человек и друг, Борис Саркисович Ишханов.

Оглавление