А.П. Черняев

БОРИС САРКИСОВИЧ В МОЕЙ ЖИЗНИ

    Для меня Борис Саркисович очень дорогой человек. Без него я вряд бы стал сотрудником МГУ, а затем и профессором, доктором физ.-мат. наук, заведующим кафедрой.
    Познакомился с Борисом Саркисовичем еще в 1975 году. Я сдавал ему вступительный экзамен по физике. Мне он сразу понравился какой-то внутренней энергией и неформальным отношением к абитуриенту. Несмотря на описку в одной из задач, он мне поставил «отлично», и я радостный побежал в общежитие, зная, что точно поступил.
    Я не думал, что жизнь меня сведет с ним и дальше. На третьем курсе меня старшие друзья сагитировали поступать на кафедру ускорителей. Потом я узнал, что и Борис Саркисович работает на этой же кафедре.
    Я побывал в отделе Б.С. Ишханова. Так и остался там делать дипломную работу. Он оказался очень требовательным руководителем. За опоздание на работу мы неоднократно писали объяснительные. Порой проникали в отдел через окно или пожарный вход. Но он всегда умудрялся нас увидеть и «повоспитывать». Конечно же, обижались. Я тогда не знал, что это воспитание оставит след и во мне. И спустя годы я буду требовать также. Я до сих пор не прощаю себе опоздание на работу. Потому, что любая полезная деятельность начинается с дисциплины.
    В 1981 году меня оставили на работу в отделе. Отношения с Борисом Саркисовичем складывались непросто. Его жесткие требования порой вызывали отторжение. Но вместе с тем, он оказался внимательным человеком. Думал о нашем развитии, привлекал к участию в экспериментах и обработке их результатов, к выступлениям с докладами на школах и конференциях.
    Многократно за хорошую работу премировал. И это вызывало симпатию. Я стал понимать, что во многих случаях нагоняй получал по делу. И с каждым годом все больше прислушивался к тому, что говорит Б.С. Постепенно наши отношения стали улучшаться, а я стал замечать, что он заботится о нас и поэтому требует. Мое уважение к нему стало расти.
    Спустя несколько лет работы в отделе у нас сложились очень хорошие отношения, которые сохранились до конца его жизни. Он относился к нам по-отечески. При этом он и ругал, и поддерживал. Я понял, что он мой учитель, который делает из меня и ученого и педагога.
    Вспоминаю одну историю. За что-то Б.С. сильно меня отругал. Я обиделся и говорю, почему он ругает только меня. Он отвечает: — Видишь, лаборантка идет? — Вижу, — сказал я.
— Ты видел, чтобы я ее когда-нибудь ругал?
— Нет, — говорю.
— А знаешь почему? Если она уволится, то на следующий день я забуду про нее. А к тебе я хорошо отношусь. Хочу вырастить достойного человека. Поэтому ты не обижайся, а ругать я тебя буду всегда, даже если станешь профессором или проректором.

    А ведь так и случилось. Через 25 лет я стал проректором. А Б.С. продолжал меня ругать, и я на него уже никогда не обижался. Я понимал, что он переживает за меня, учит не делать ошибок и глупостей, вести себя честно и достойно. И многому другому, главное — хорошему. Так случилось, что я в жизни воспринимал как должное разносы и нотации двух человек: Бориса Саркисовича и Виктора Антоновича Садовничего, с которым вторую часть жизни в МГУ мне довелось очень много работать. Но это уже другая история.
    При его активном участии я защитил кандидатскую диссертацию и поверил в себя, что я что-то могу.
    Но Б.С. продолжил заниматься мною. Он отправил преподавать на подготовительные курсы. Это оказалось очень нелегким делом. Задачи, которые в тетради решалась в один присест возле доски оказывались очень трудными. Я мучался, наверное, около года. Хотел отказаться от ведения курсов, но Б.С. и слышать об этом не хотел. «Учись, — говорил, — учить! Всем сначала бывает трудно».
    Постепенно становилось легче, а Б.С. все время подбадривал. Под его руководством я начал готовить нулевой вариант учебного пособия. Переписывал я его много раз, как потом и диссертацию, статьи, тезисы. Мне это не нравилось, но с каждым разом любая из работ становилась лучше и лучше. Я сам стал замечать свой прогресс. Кстати, пособие мною было написано плохо, но меня похвалили. То, что оно было плохим, я понял через годы, когда мне случайно попался на глаза вариант этого пособия. За меня его переписали, но оставили меня в соавторах. Хотя мне было стыдно, и я не гордился своей публикацией.
    Я очень был благодарен терпеливости Б.С. Сколько он тратил на меня сил и времени! А таких как я, у него было много. А он со всеми возился. Где ругал, а где хвалил. А ведь теперь я также это требую от своих учеников, терпеливо читая их опусы, статьи. Сейчас я понимаю, что так в трудах рождаются большие научно-образовательные школы. На самом деле, Великий Учитель, я буду Вам благодарен всю жизнь.
    Б.С. плохо относился «отмечаниям» разных событий. Этого у нас в отделе практически не было. Но изредка он «закрывал глаза» и не запрещал. Вспоминается одна история. Была защищена первая кандидатская диссертация в большой группе молодых сотрудников отдела. Молодежь хотела отметить это событие, но все боялись Б.С. Ждали, когда он уйдет с работы домой. Ходим по коридору 19 корпуса туда-сюда. Б.С. это заметил. Уходя, он бросает:
— Что? Ждете, когда я уйду?
Те, кто был рядом, стушевались. Он обращается к нам:
— Смотрите мне. Пригрозил, но так, не жестко.
    Мы это поняли как разрешение и отметили защиту. На следующий день он никого «не воспитывал» за это.
    Вообще жизнь в отделе кипела круглые сутки. Иногда ночью оставалось в отделе более 10 человек. Считали по очереди на ЕС-1022. Память-то у машины была маленькая. К тому же она часто «зависала», и приходилось запускать программу не один раз.
    По ночам пили или чай, обсуждали результаты. Помогали друг другу. Студенты вливались в этот коллектив. Вечерам иногда ходили играть на спортплощадках в футбол. Утром уборщицы изумлялись и ворчали: «гостиница какая-то». На столах спало до 10 человек! Но на работу мы шли с радостью. Там была вся наша жизнь.
    В 1989 году он меня отправил на работу в объединенный профком, заворготделом. Там я стал расти как администратор. Но связь с лабораторией не терял, хотя научной пользы от меня стало намного меньше. Борис Саркисович не давал расслабляться. Постоянно привлекал к каким-то делам. Я встречал иностранных гостей, помогал организовывать разные мероприятия. И если я долго не показывался «на глаза», происходил нелицеприятный разговор.
    Было начало девяностых. Захлестывала «демократия». Это не всегда располагало к работе. Иногда, как многим, хотелось погрузиться в пучину рассуждений. Но благодаря Б.С этого не происходило.
    В 1994 году его усилиями было выделено полставки доцента и меня зачислили на кафедру общей ядерной физики. Первый год я вел только задачи практикума. А затем в 1996 году оказалось, что нужен доцент замзавкафедрой кафедры физики ускорителей высоких энергий. Я очень не хотел уходить от Ишханова. Но он выталкивал — расти. И я перешел на другую кафедру. Студентов там набирали мало. Постоянно был недобор. На каждом курсе 1–3 студента. Хотелось все бросить и вернуться я обратно. Так бы и произошло, если бы не Б.С. Я случайно услышал где то, что на ускорителях лечат и сразу же рассказал научному руководителю. Он воодушевился: теперь стало понятным каким научно-прикладным направлением мне придется заниматься. Хотя я вообще не понимал, чем там занимаются. Это был 1996 год.
    Прошло 8 лет. Я стал доктором физмат наук. Причем на очень оригинальном Совете, который был создан профессором радиобиологом Юрием Борисовичем Кудряшовым и физиком-ядерщиком Ишхановым Борисом Саркисовичем. Там было две специальности: радиобиология и физика атомного ядра и частиц. На нем защитилось за 6 лет физиков, работающих в области лучевой терапии человек 15– 20 из МГУ, МИФИ и его Обнинского Филиала, а также из других городов. Только с нашей кафедры было защищено к 2008 году 7 диссертаций.
    Вряд ли я без него стал бы доктором наук. Он подсказывал, подталкивал, советовал в области, которая и для него была не изведана. Но, главное, нам удалось увязать задачи медицинской физики и физики фотоядерных реакций. Эта идея родила фактически новое направление — о роли потоков вторичных частиц в формировании поглощенной дозы. Много с тех пор работ посвящено этому направлению исследований. К тому же и в мире этим только начинали заниматься. Б.С. уже и у моих учеников был главным консультантом. Знал каждого и его работу. Я другого такого человека не встречал. Поэтому на нашей кафедре он пользовался огромным уважением у всех. Его все помнят.
    Кстати, в 2000 году через УМО физика по его инициативе впервые в России была введена вузовская специальность «Медицинская физика», чем очень гордилась Ассоциация Медицинских Физиков России (АМФР).
    В становлении медицинской физики не только в МГУ, а в стране Б.С. принимал непосредственное участие. Он вытаскивал меня на все заседания УМС. Я делал доклады, знакомился. Эти связи оказались полезны на долгие годы. При организации конгрессов и конференций и других мероприятий они нам очень помогали. Я лучше стал понимать, кто в России занимается медицинской физикой, и каким ее направлением. К тому же мои контакты все время расширялись.
    Наша кафедра окрепла, выросло число преподавателей. Борис Саркисович как мог, помогал развиваться и нашей кафедре тоже. Мы всегда были для него такими же своими, как и сотрудники его кафедры и отдела. Практически все экспериментальные работы вплоть до наших дней выполнялись  в отделе Ишханова. Более того, если нужны были какие-либо дополнительные технические устройства — помогал он.
    У него в отделе были выполнены и первые эксперименты по облучению продуктов питания. Над чем долго хихикали некоторые члены Ученого Совета НИИЯФ. Чего только стоила лучевая обработка рыбы, которая по нашей ошибке так «зажарилась», что даже на входе в корпус был слышен запах.
    В 2006 году я стал, как уже говорил, проректором. Этому событию Б.С. радовался как ребенок игрушке. Он заходил в разные комнаты к разным людям и всем сообщал, что его ученик стал проректором. Он искренне радовался за меня. А потом ведь было всякое. Работа на моем многогранном направлении очень сложная, нервная. То на щите, то под щитом. Он всегда просил держать в курсе дел. Не всегда хотелось его расстраивать, а врать и приукрашивать тоже. Когда я ему сказал, что не хочу его расстраивать, чтобы из-за меня не спал. Он ответил:
— Так я не буду спать одну ночь, а если не расскажешь, то все, пока не поговорим.
    Помогал, советовал, учил быть аккуратным, в общем, как отец, всегда был со мной.
    Когда не стало моих родителей, он остался единственным человеком, с которым можно говорить, открыто «по душам». Зная, что «сор из избы не вынесет». Где может, посоветует, где не может, примет соучастие и посочувствует. А это порой важно, поскольку успокаивает и помогает принимать верные решения.
    Когда возвращался из отпуска и ему не позвонил, ругал: зачем заставляешь переживать. Замотался, но было стыдно, что так делаю.
    В моей жизни особенно, да и в жизни всех сотрудников Б.С. занимал важное место. На нашей кафедре все очень уважали и любили его. Для всех он был Главным Учителем. Сложно представить, как без него все развивалось бы? Редкий человек и жесткий, когда надо, и мягкий, заботливый. Все знакомые, кто когда-либо имел отношение к кафедре или отделу, первый вопрос при встречах или телефонных звонках всегда задавали один — как Борис Саркисович?
    В моей памяти он останется навсегда. Действительно настоящий университетский Человек. Профессор. Ученый.
    О нем много еще можно было бы рассказать, но то, что здесь уже сказано, говорит о многом…

Оглавление