Уроки аварии на Чернобыльской АЭС

    На наш взгляд главной предпосылкой чернобыльской аварии была завышенная оценка достигнутого к 1970-м годам уровня безопасности АЭС.
    К этому времени у руководства атомной отрасли и руководителей советского государства сформировалась уверенность в невозможности серьезных аварий на атомных реакторах советского дизайна. Аварии случались и на исследовательских реакторах и на промышленных и на энергетических, но всегда обходились без значимых радиологических последствий и оставались внутриведомственным делом. Уроки аварии 1979 года на американской АЭС Три-Майл-Айленд в СССР, в отличие от ядерных стран Запада, практически были проигнорированы.
    Базовым условием обеспечения безопасности АЭС советских проектов были высокие требования к квалификации управленческого и эксплуатационного персонала, который рекомендовалось набирать из выпускников университетов и инженеров-физиков, имеющих знания в области ядерной физики. В Минэнерго, в подчинение которого в 1966 году были переданы из Минсредмаша все атомные станции, кроме Ленинградской, остро ощущался кадровый голод. Несмотря на значительные темпы подготовки новых профессиональных кадров для АЭС, потребность в них росла еще быстрее. Этот дефицит покрывался за счет привлечения местного населения, а также персонала с других объектов энергетики. У новых сотрудников зачастую не было необходимой квалификации и соответствующей высокотехнологичному производству культуры безопасности*. На Чернобыльской АЭС, степень пренебрежения требованиями производственной безопасности достигла критической отметки. В ночь с 25 на 26 апреля 1986 года персонал перевел реактор в потенциально опасное состояние, в котором реализовались негативные проектные характеристики РБМК-1000. Результатом стала самая тяжелая за всю историю атомной энергетики авария.
    Разработчики проекта на самом высоком уровне постоянно утверждали, что РБМК - самый безопасный реактор.  Теоретические исследования по безопасности реактора РБМК были прекращены. Подготовленные ими регламентные ограничения, как показала практика, оказались весьма слабой защитой. В эксплуатационной документации не были указаны  возможные последствия эксплуатации реактора с имевшимися опасными характеристиками. В то же время Минэнерго СССР длительное время пассивно эксплуатировало реакторы РБМК, не придавая должного значения тщательному разбору нарушений в работе [10]. 
    Свидетельства самоуспокоенности руководителей профильных ведомств и властей на местах находим в воспоминаниях чл.-корр. РАМН А.К. Гуськовой и академика Л.А. Ильина, стоявших у истоков отечественной радиационной медицины и радиационной гигиены.
    Так А.К. Гуськова пишет: «Считаю существенным подчеркнуть эту характеристику «победного безоблачного шествия атомной энергетики», притупившего бдительность персонала и породившего необоснованное отрицание руководством какой-либо возможности аварий на АЭС». В 1970 году А.К. Гуськова и А.А. Моисеев подготовили для издания рукопись книги, в которой были сопоставлены особенности радиационной ситуации и мер помощи при наземном атомном взрыве и аварии мирного времени с обнажением активной зоны реактора. Заместитель министра A.И. Бурназян обвинил авторов в том, что они «планируют аварию». Подробно об этом А.К Гуськова рассказала в монографии [11].
    В сентябре 1985 года Минсредмаш СССР запретил публикацию статьи ведущих специалистов Института биофизики Л.А. Ильина, О.А. Павловского и Ю.О. Константинова «Планирование мероприятий по радиационной защите населения при гипотетических авариях на атомных станциях», подготовленной для обсуждения на международном симпозиуме с аналогичной мотивировкой «… в СССР не может быть таких аварий» [12].
    В декабре 1971 Главный санитарный врач СССР утвердил «Временные методические указания для разработки мероприятий по защите населения в случае аварии ядерных реакторов». В основу была положена разработанная в Ленинградском НИИ радиационной гигиены под научным руководством академика Л.А. Ильина двухуровневая концепция принятия неотложных решений для аварийных ситуаций на АЭС: при эквивалентной дозе облучения на уровне 250 мЗв за 10 дней эвакуация считается целесообразной (уровень А), а если прогнозируемая доза превышает 750 мЗв, эвакуация является обязательной (уровень Б). Методические указания предназначались для руководителей Гражданской обороны СССР и руководителей служб ГО на местах, для администраций АЭС, руководителей служб здравоохранения областей и республик.  В 1983 году Минздравом СССР был утвержден Приказ № 2826/83 от 4.08.1983 г. «О мерах защиты населения в случаях аварии на ядерных реакторах». После чернобыльской аварии оказалось, что большинство ответственных за организацию и проведение соответствующих мероприятий вообще не знали о существовании этих документов, которые не были секретными [12].
    Игнорирование тяжелых аварий на всех уровнях управления объясняет отсутствие в СССР вплоть до 1986 года

• готовности руководства и персонала АЭС, а также органов власти всех уровней к организации радиационной защиты населения на значительных территориях с многомиллионным населением,
• технически обоснованных аварийных планов на случай аварий со значительным радиоактивным выбросом,
• специализированных сил и средств для работ в условиях тяжелой аварии,
• территориальных систем радиационного мониторинга, 
• оперативной системы научно-технической и инженерной поддержки принятия решений по управлению аварией в острой фазе.

    В результате аварии на Чернобыльской АЭС 134 человека из числа пожарных и сотрудников станции получили в первые сутки высокие дозы облучения на все тело, приведшие к развитию острой лучевой болезни, 28 из них спасти не удалось.
    Жители 50 тысячного города Припять были экстренно эвакуированы, чтобы предотвратить превышение нижней границы (уровень А) действовавших на момент аварии дозовых критериев. Позже из-за опасений парового взрыва были также эвакуированы жители 30-км зоны. Всего в 1986 году были вывезены 116317 человек из 187 населенных пунктов [12, 14].
    После того, как выброс в атмосферу заметно снизился, и радиационная обстановка стабилизировалась, к работам на площадке и за ее пределами продолжали привлекаться неоправданно большие контингенты ликвидаторов. Только в 1986 году в работах в зоне ЧАЭС принимали участие около 120 тыс. человек. Многие решения по управлению аварийными работами вынужденно принимались в условиях жесткого лимита времени и без необходимой проработки. Жесткие сроки в значительной мере определялись задачей в кратчайшие сроки обеспечить восстановление и пуск ЧАЭС. Такая постановка задачи, в свою очередь, была следствием непонимания реальных масштабов последствий аварии.
    Без своевременных указаний из центральных органов управления местные власти не решались предпринять необходимые контрмеры. Непростительное затягивание мероприятий по защите щитовидной железы от радиоактивного йода (ограничения на употребление жителями загрязненного молока и листовой зелени и прием защитных препаратов стабильного йода), привело к высоким дозам облучения с последующим развитием радиогенной патологии щитовидной железы у части детского населения в ряде эндемичных по зобу районов Беларуси, России и Украины [15, 16].
    Отсутствие единой государственной системы защиты населения и территорий при масштабных радиационных авариях означало, в первую очередь, отсутствие у властей продуманной стратегии действий и системы выработки оптимальных мер вмешательства, основанной на научно обоснованных оценках и прогнозах среднесрочных и долгосрочных последствий.
    Решения по информированию населения СССР за пределами аварийной зоны и международной общественности исходили из текущей конъюнктуры внутренней и внешней политики. Внутри страны почти три года детальная информация о радиационных последствиях аварии оставалась засекреченной. Защитные мероприятия в этот период проводились в основном в зоне жесткого контроля, ограниченной изолинией 15 Ки/км², и затрагивали порядка 273 тысяч человек в трех советских республиках (табл.2). Граница зоны была выбрана исходя из дозового критерия 100 мЗв за первый год. На второй и третий год допустимые годовые дозы облучения были зафиксированы на уровне 30 и 25 мЗв соответственно. Проведенный впоследствии индивидуальный дозиметрический контроль показал, что накопленные за 10 лет дозы внешнего облучения оказались выше 100 мЗв только у 3% жителей [14].

Таблица 2. Численность населения и накопленные зa период I986—I906 гг. дозы облучения в зоне жесткого контроля (¹³⁷Cs > 15 Ки/км²) (за исключением доз на щитовидную железу) [39]

* в Белоруссии население из зон "жесткого контроля" было переселено в 1991-1992 гг.

    В ноябре 1988 года Научная комиссия по радиационной защите (НКРЗ) предложила на восстановительной фазе использовать дозовый критерий 350 мЗв (35 бэр) за 70 лет. В мировой практике принцип оптимизации мер радиационной защиты был уже общепринятым, но механизмы оптимизации не были разработаны. По сравнению с существовавшим годовым нормированием 35-бэрная концепция могла обеспечить высокую степень радиационной защиты и исключить необоснованное вмешательство. Предел дозы 350 мЗв за жизнь примерно удваивал среднюю дозу от природного фона, при этом гипотетическое число дополнительных радиогенных раков, рассчитываемое на основании предположения о беспороговом действии радиации, составляло сотые доли от спонтанного уровня онкологической смертности, то есть было не обнаружимо. С радиологической точки зрения 35-бэрная концепция была слишком консервативной; по мнению председателя МКРЗ Д. Бенинсона безопасным можно было считать уровень 100 бэр за 20 лет [17]. 
    Однако в начале 1989 года политическая ситуация начала стремительно меняться. Власти уже не могли сохранять секретность, и чернобыльская тема стала аргументом в политической борьбе. «35-бэрную концепцию академика Ильина» объявили «геноцидом славянских народов». СМИ заполнились весьма эмоциональной, но, как правило, непрофессиональной, тенденциозной, а иногда и просто фальсифицированной информацией о медицинских последствиях аварии.  У значительной части ликвидаторов и населения зоны жесткого контроля были сформированы стойкие негативные ожидания в отношении здоровья и жизненных перспектив [18]. 
    В условиях острой политической борьбы популистский подход центральных властей к решению вопросов компенсации и возмещения ущерба от аварии был предрешен.  В сентябре 1991 года вступил в силу Закон СССР от 15.05.1991 № 2146-1 "О социальной защите граждан, пострадавших вследствие чернобыльской катастрофы". Этот закон гарантировал социальную защиту «пострадавшим» вне зависимости от фактической реализации радиационного риска для здоровья и даже вне зависимости от полученной дозы облучения.  В категорию «пострадавших» были включены жители территорий с плотностью загрязнения почвы цезием-137 выше 1 Ки/км^2, а также все, кто побывал в 30-км зоне ЧАЭС в период с 26.04.1986 по 01.01.1990 года, независимо от продолжительности пребывания.
    Формально в законе фигурировал дозовый критерий 1 мЗв/год как ориентир для проведения защитных мероприятий на радиоактивно загрязненных территориях (РЗТ). Но он не был привязан к критериям зонирования и, по сути, играл номинальную роль. Размер льгот и компенсаций жителям РЗТ устанавливался по зонам загрязнения, участникам ЛПА – по календарному году въезда в 30-км зону. Меры социальной защиты ликвидаторов включали бесплатное приобретение лекарств и оказание медицинской помощи, досрочный выход на пенсию, оплачиваемый дополнительный «чернобыльский» отпуск, налоговые льготы и денежные выплаты и др.
    Ликвидаторы с подтвержденным диагнозом ОЛБ были выделены в отдельную категорию, им обеспечивалась персонализированная медицинская помощь и необходимые условия для поддержания здоровья. Остальные участники ЛПА были разделены на две категории – ликвидаторы 1986-1987 гг. и ликвидаторы 1988-89 гг. Льготы и компенсации ликвидаторам каждой категории устанавливались «независимо от места дислокации и выполняемых работ», то есть никак не были привязаны к реально полученным дозам.  

Рис. 5. Динамика средних эффективных годовых доз облучения населения в зоне загрязнения 15-40 Ки/км2 в 1986-1996 гг. (черная линия), по [41]; численность населения на российских территориях, официально вовлеченных в защитные меры (красная линия), по [9]

    Размеры индивидуальных компенсаций и льгот на РЗТ также слабо зависели от уровня риска, так как с начала 1990-х на большинстве РЗТ дополнительное облучение уже не превышало 1 мЗв в год. Средние дозы облучения жителей в зоне «жесткого контроля» к 1991 году снизились до 3 мЗв/год (рис.5).
    Примененные в законе 1991 года критерии увеличили численность затронутого мерами вмешательства населения более чем на порядок, примерно с 500 тысяч до 7 миллионов человек. При этом 90% территорий, включенных по закону в категорию РЗТ, относились к зоне льготного социально-экономического статуса (1-5 Ки/км²), где дополнительные чернобыльские дозы были сопоставимы с дозами облучения от природного фона. Как происходил рост численности населения, затронутого контрмерами в Российской Федерации, показано на рис. 5.
    После распада СССР в декабре 1991 года эти же критерии социальной защиты были закреплены в чернобыльских законах новых государств (Беларусь, Россия и Украина).
    По расчетным оценкам накопленные за двадцать послеаварийных лет чернобыльские дозы у 150 тысяч жителей зоны жесткого контроля были сопоставимы или несколько выше накопленных за тот же период доз от природного фона (~50 мЗв), в том числе порядка 25 тыс. человек в России (табл. 3). У остальных 6,25 млн. жителей РЗТ чернобыльская доза была меньше природного фона. Например, у 70 % из них дополнительные накопленные за 20 лет эффективные дозы оказались менее 1 мЗв, а у 20 % колебались от 1 до 2 мЗв [15].

Таблица 3. Распределение жителей четырех российских областей по накопленным за 20 лет после аварии дополнительным эффективным  дозам, тыс. чел., по данным [14]

Примечание: в остальных областях накопленные лозы не превышают 10 мЗв

    В то же время по данным Роспотребнадзора в России более 1 млн. человек живут на территориях, где дозы от природного фона выше 10 мЗв/год и около 10 млн. – выше 5 мЗв/год [19]. Для некоторых групп населения в  отдельных районах российских городов и в небольших населенных пунктах дозы от природных источников превышают 30, 40 и даже 50 мЗв/год (табл. 4).  Показатели популяционного здоровья жителей в районах с аномально высокими уровнями природного фона, как и на территориях в других странах мира (например, 35 мЗв/ год в Гуарапари в Бразилии и в штате Керала в Индии и т.д.) не имеют значимых отклонений от соответствующих региональных значений [20], а радиационные риски в этом случае выносятся за рамками санитарного регулирования.

Таблица 4. Средние лозы облучения за счет ЭРОА изотопов радона отдельных групп наиболее облучаемых жителей в разных субъектах Российской Федерации [18]

    Средние (разовые) дозы облучения российских пациентов при основных видах рентгенодиагностических процедур достигают 3-5 мЗв (многофазные томографические исследования), и объем применения таких процедур постоянно растет [19]. Тенденция к росту медицинского облучения наблюдается во всех развитых странах. Так в Германии в 2005 году среднегодовые дозы от медицинских источников приблизились к отметке 2 мЗв/год, в США в 2006 году превысили уровень
3 мЗв/год [21].

Рис.6. Пожизненный канцерогенный риск от годового воздействия вредных химических веществ на уровне ПДК в атмосферном воздухе и ионизирующего излучения на уровне предельной годовой дозы для населения 1 мЗв, по [42]

    Ситуации существующего облучения после аварии на ЧАЭС, как и ситуации планируемого облучения от атомного производства, выделяются как «более опасные» не только по отношению природным и медицинским источникам, но и по отношению  к вредным химическим вещества, в том числе канцерогенам. Например, канцерогенный риск от облучения на уровне допустимого предела дозы в десятки раз ниже риска от воздействия химических загрязнителей на уровне ПДК, воздействию которых подвержены многие миллионы людей (рис. 6). По оценкам ИБРАЭ РАН выбросы угольных ТЭС являются причиной пяти – семи тысяч преждевременных смертей в год среди российского населения (табл.5).

Таблица 5 . Риски смерти населения в российских городах с крупными угольными ТЭС [42]

   Таким образом, чернобыльский закон перевел регулирование аварийных рисков в диапазон малых и сверхмалых доз облучения, которые на два порядка ниже порога обнаружимости вредного воздействия на здоровье и в десять раз ниже верхних границ вариабельности доз облучения от природного фона и медицинских диагностических процедур. Регулирование в этом диапазоне уже не имеет отношения к практическим задачам защиты здоровья человека.  Подробнее об этом мы поговорим далее. 
    Установленные чернобыльскими законами критерии зонирования и предоставления социальной защиты не были оправданным не только с точки зрения базового принципа радиационной защиты, утверждающего, что польза от снижения радиационного ущерба должна перевешивать вред от вмешательства. Центральным властям пришлось «размазывать» средства по всем зонам, включая обширную зону льготного социально-экономического статуса (1-5 Ки/км²). В условиях постоянного недофинансирования чернобыльских госпрограмм наиболее пострадавшие районы оказались в худшем положении. По оценкам специалистов ИБРАЭ РАН суммарная финансовая поддержка жителей РЗТ за период 1992-2015 не превысила 1500 долларов США на одного человека.
    В то же время чернобыльский закон создал предпосылки для серьезных психологических проблем у миллионов жителей РЗТ и сотен тысяч ликвидаторов**, которые восприняли социальные гарантии как убедительное подтверждение худших опасений в отношении последствий облучения.  По факту через двадцать пять лет после аварии из 134 ликвидаторов с подтвержденным диагнозом ОЛБ 84 человека были живы***. У остальных участников ЛПА нет свидетельств последствий для здоровья, которые НКДАР ООН мог бы безоговорочно отнести в настоящее время на счет воздействия излучения [15,22].
    Политически мотивированные решения по социальной защите пострадавших, привязавшие льготы и компенсации к критериям, не имеющим научного обоснования, не подкрепленных реалистичными оценками доз и параметров радиационной обстановки, в конечном счете, завели ситуацию в тупик – любые попытки властей сократить объем социальных гарантий пострадавшим в условиях тяжелейшего экономического кризиса воспринимались населением РЗТ и ликвидаторами крайне остро.
    Еще один фактор, многократно увеличивший масштаб косвенных последствий Чернобыля, – это установленные допустимые уровни загрязнения продуктов питания.
    В СССР первые послеаварийные временно допустимые нормативы (ВДУ) на содержание радионуклидов в пищевых продуктах были установлены 6 мая 1986 года. 30 мая 1986 года был введен исключительно жесткий норматив на цезий-137 в молоке – 370 Бк/кг.  После этого только в РСФСР ограничения на потребление местной сельхозпродукции и продовольственного сырья затронули территорию площадью 700 тыс. га.  Следующее серьезное снижение ВДУ на продукты питания произошло в конце 1987 года (табл.6). Эти меры привели к тому, что в зоне жесткого контроля в 1989 году у 95% населения годовая доза внутреннего облучения снизилась с 15 до 2,5 мЗв [14].

Таблица б. Изменение санитарно-гигиенических нормативов на мясную и молочную продукцию в СССР и России. Бк /кг (л)

Примечание: * ограничение по β-активности; ** ограничения no ¹³⁷Cs

    Однако в феврале 1991 года российские санитарные власти снова ужесточили ВДУ на мясо еще в 2,5 раза, на детское питание также в 2 раза. Соответственно в России площадь затронутых ограничениями территорий выросла в 50 раз по сравнению с 1986 годом. Последовательное ужесточение нормативов продолжалось и после 1991 года. Оно не было оправданным с радиологической точки зрения и создало серьезные экономические трудности для сельскохозяйственных районов в зоне загрязнения. 
    Так в 1996 году в России были утверждены новые «Гигиенические требования к качеству и безопасности продовольственного сырья и пищевых продуктов» (СанПиН 2.3.2.560-96), где национальный норматив на содержание цезия-137 в молоке был снижен до 50 Бк/кг.  В то же время наиболее загрязненных юго-западных районах Брянской области временный контрольный уровень (ВКУ) на молочную продукцию был установлен на уровне 185 Бк/кг. Решение о введении дифференцированных нормативов не имело должной межведомственной проработки. «Двойные стандарты» стали причиной торговой дискриминации производимой на юго-западе молочной продукции. Государственные субсидии позволяли хозяйствам в наиболее загрязненных районах Брянской области производить молоко, соответствующее ВКУ, но его нельзя было продать в других районах. Это привело к тому, что местные жители стали называть свои земли «резервацией». Главы администраций семи юго-западных районов в 2000 году выразили свое мнение в открытом Обращении к Правительству Российской Федерации следующим образом: «Мы считаем, что государственные программы должны быть направлены не на обеспечение самых низких в мире нормативов, а на устойчивое развитие наших районов и обеспечение социально-приемлемого уровня жизни людей» [23].
    На практике стремление снизить дозы облучения при игнорировании базового принципа оптимизации вмешательства превращалось в самоцель и приносило больше вреда, чем пользы. В этом смысле опыт европейских стран был более успешным. Например, в Норвегии, на которую пришлось около 3% от суммарных выпадений в Европе, более 7 тысяч квадратных километров территории оказались загрязненными радиоактивным цезием на уровне выше 1 Ки/км² [24]. Этим территориям не присваивался какой-либо особый льготный статус, жителям не предоставлялись льготы и компенсации.
    Основной защитной мерой в Норвегии было введение ограничений на загрязненную пищевую продукцию. Решения по допустимым уровням загрязнения были более взвешенными. Например, норматив на молоко был снижен в 1986 году до 370 Бк/кг, но потом, в отличие от СССР, власти его уже не меняли. Это было вполне оправданно, поскольку специальная Комиссия ФАО/ВОЗ по безопасности продовольствия рекомендовала в качестве допустимого уровня для международной торговли молоком и другими продуктами питания значение 1000 Бк/кг (Кодекс алиментарис, 1989 г.) и в дальнейшем этот уровень не снижала.
    Еще один пример оптимизации вмешательства при безусловном обеспечении радиационной безопасности населения – это регулирование норвежскими властями допустимых уровней загрязнения мяса северных оленей, в пробах которого в мае 1986 года были обнаружены самые высокие концентрации цезия-137. В июне 1986 года национальный норматив на содержание цезия-137 в мясе и мясной продукции был зафиксирован на уровне 600 Бк/кг. В оленине содержание цезия-137 было на два порядка выше. Разведение северных оленей – основной промысел коренного финно-угорского народа саамов. Жесткий норматив поставил под угрозу весь уклад их жизни. В связи с этим в ноябре 1986 года контрольный уровень на мясо северных оленей был поднят до 6000 Бк/кг.  Саамам, в рационе которых оленина занимает важное место, рекомендовали перед забоем переводить животных на чистые корма и использовать специальные способы приготовления мяса. Для остальных жителей Норвегии, редко употребляющих оленину, норматив 6000 Бк/кг не приводил к заметному повышению доз внутреннего облучения. В 1994 году после измерения фактического содержания цезия-137 в оленине контрольный уровень был снижен до 3700 Бк/кг, в настоящее время он составляет 1500 Бк/кг [25].
   Таким образом, еще раз подчеркнем, что масштаб косвенных последствий аварии определялся не масштабом медицинских радиологических последствий, а выбором необоснованных уровней вмешательства. В отсутствии стратегии, технической, организационной и адекватной нормативной базы, а также системы научно-технической поддержки принятия решений по управлению радиационным риском на РЗТ выбор неоправданно жестких уровней был предрешен в силу гипертрофированного восприятия обществом радиационной опасности.

* Термин «культура безопасности» появился уже после аварии, в итоговом докладе Международной консультативной группы по ядерной безопасности, работавшей при генеральном директоре МАГАТЭ (1991 г.).
** После принятия закона была проведена учетная компания и было выдано порядка 600 тысяч «ликвидаторских» удостоверений.
*** 28 человек умерли от последствий ОЛБ в первые 100 дней после аварии, за последующие 25 лет от разных причин умерли еще 22 человека.